Благотворительность как духовная потребность

Традиции благотворительной деятельности уходят во времена Древней Руси и неразрывно связаны с этикой средневекового христианства, которую переняло и соблюдало старообрядческое купечество. Напомним, что, по учению церкви, благотворительность является одним из обязательных проявлений христианской любви к ближнему, выражающейся в безвозмездной помощи и поддержке всех нуждающихся. Ее главной целью было помогать другим строить свою жизнь на таком уровне, как должно жить истинному христианину. До сих пор в среде крестьян-старообрядцев сохраняются и соблюдаются традиции «правильного подаяния»: лучше всего подавать милостыню детям, солдатам и в тюрьму; самая же большая милостыня — это та, что подана тайно, не гордыни ради. В северных районах Нижегородской области до настоящего времени на домах сохранились специальные ящички для милостыньки «отай». Об этом же свидетельствуют факты пересылки небольших денежных сумм в письмах, когда в тексте письма посылаемые деньги не упоминаются, а на поданную милостыню указывает буквенная цифирь, приписанная в уголочке с той только целью, чтобы быть уверенным, что адресат вспомоществование получил («Д руб.» — то есть 4 руб.). [3].

Главными центрами и организаторами христианской благотворительности на Руси служили прежде всего церкви и монастыри, которые, с одной стороны, вели широкую благотворительную деятельность, а с другой — сами нередко создавались и существовали на пожертвования православных. Описывая быт и нравы великорусского народа, известный историк Н.И. Костомаров отмечал, что «в старые времена каждый зажиточный человек строил церковь, содержал для нее священника и молился в ней со своею семьею» [4].

Сооружение храма — «дома Господня», особенно храма каменного, требовало немалых денежных средств, выделить которые было под силу лишь очень состоятельному заказчику, зато оно расценивалось как его личный величайший вклад в укрепление христианства и потому обеспечивало вкладчику долгую славу на земле и «спасение в вечной жизни». Первые каменные церкви в Нижнем Новгороде строились в XVII в. на средства как нижегородских купцов, так и иногородних «гостей». Для строительства церквей, гостиных дворов, каменных палат они приглашали лучших мастеров, создававших оригинальные по стилю, прекрасные по оформлению и практичные здания. На месте деревянных церквей были возведены каменные: Никольская (1656 г.), Троицкая (1665 г.). Гаврила Дранишников финансировал строительство церкви Иоанна Предтечи (1683 г.), Афанасий Олисов — Казанской церкви (1687 г.), церкви Успения на Ильинской горе (1672 г.) и Сергиевской церкви в Петушках (1702 г.) [5].

Нижегородский «гость», купец-солепромышленник Семен Филиппович Задорин известен тем, что вел многие каменные работы в Н. Новгороде, именно он руководил ремонтом Нижегородского кремля, финансировал строительство Спасо-Преображенского собора. Его имя упомянуто в житии Ивана Неронова. О благотворительной деятельности Семена Задорина и других нижегородских купцов в этом источнике сказано так: «в граде том [Нижнем Новгороде]… от щедрых подаятелей бяше Симеон, прозванием Задорин; той муж благочестивый зело к странным и убогим простираше милость свою… Такожде и инии мнозии мужие… даяху по силе своей милостыню… Еще от тех же подаяний… нову созда церковь каменну Воскресения Христова… и келии каменные окрест созда, и монастырь девичь устрои…» [6].

На протяжении XVIII—XIX вв. старообрядцы ревностно сохраняли древнерусские традиции церковного строительства и благотворительности. Положение во враждебном «миру» заставляло их развивать у себя лучшие качества, такие как трудолюбие, предприимчивость, смекалку. «Где крестьяне зажиточнее, там более раскола», — утверждал в 1853 г. Мельников-Печерский. Согласно статистике, приводимой им в «Отчете о современном состоянии раскола в Нижегородской губернии», лиц купеческого сословия из числа староверов в середине XIX в. было: в Н. Новгороде — 84, в десяти уездных городах — 207, что составляло 18% от всех нижегородских купцов [7].

Традиции купеческой благотворительности в среде нижегородских купцов-старообрядцев сохранялись вплоть до революции. Купеческая благотворительность подкреплялась не только христианским нравственным принципом, желанием выполнить долг имущего по отношению к неимущему, но и стремлением оставить по себе память. Эту мысль наиболее ярко выразил известный нижегородский купец-судовладелец и городской голова Дмитрий Васильевич Сироткин, заказывая архитекторам братьям Весниным особняк: «Выстройте такой дом, чтобы после моей смерти он мог быть музеем» [8].

В конце XIX — начале XX в. влияние старообрядческого купечества на Нижегородской земле возрастает, увеличиваются и масштабы их культурно-благотворительной деятельности. Купцы-старообрядцы строят школы, приюты, больницы, дома для своих работников, помогают церквям и скитам, вкладывают немалые средства в развитие культуры.

Особой славой благотворителя пользовался нижегородский купец 1-й гильдии Николай Александрович Бугров, самый крупный промышленник и финансист Н. Новгорода. Нажитые дедом и отцом капиталы он не только сохранил, но и значительно приумножил, а также продолжал жертвовать на благотворительные дела, начатые еще Александром Петровичем. Большие заслуги Н.А. Бугрова перед городом отразились даже в газетном некрологе, где его называли прежде всего «крупным благотворителем» и только затем «представителем хлебного дела» [9].
Еще в 1880-х Бугровы, отец Александр Петрович и сын Николай Александрович, строят на свои средства ночлежный дом на 840 человек, Вдовий дом на 160 вдов с детьми, а также участвуют в строительстве городского водопровода. В память об этом на Софроновской площади (ныне пл. Маркина) был поставлен Фонтан благотворителей с надписью: «Фонтан сей сооружен в память почетных граждан гор. Нижнего Новгорода: Ф.А., А.А., Н.А. Блиновых, А.П. и Н.А. Бугровых и У.С. Курбатова, давших своими пожертвованиями возможность городу соорудить в 1880 году водопровод при условии бесплатного навсегда пользования им жителями Нижнего Новгорода» [10].

Осмотрительный Н.А. Бугров не имел обыкновения жертвовать на благотворительность наличные суммы — источником средств для нее служили как доходы с недвижимости, так и проценты с «вечного» вклада. Дома и усадьбы, принадлежащие Бугрову в Н. Новгороде, служили не только его личным интересам. Доход от недвижимости, которую он дарил городу, направлялся на помощь нуждающимся. Так, в 1884 г. Бугров жертвует городу усадьбу по ул. Грузинской и капитал в размере 40 000 руб. для постройки общественного здания, которое приносило бы годовой доход не менее 2000 руб. Эти деньги предназначались «ежегодно, на вечные времена, в пособие погорельцам Семеновского уезда».

Тот же принцип использован Бугровым при финансировании знаменитого Вдовьего дома, открытого в Н. Новгороде в 1887 г. Кроме процентов с крупного капитала (65 000 руб.) в Николаевском банке бюджет приюта пополнялся за счет доходов (2000 руб. в год), приносимых двумя домами Бугрова по ул. Алексеевской и Грузинскому пер., которые купец подарил городу. По представлению губернатора Н.М. Баранова от 30 января 1888 г. последовало Высочайшее Императорское разрешение присвоить Вдовьему дому именование «Нижегородский городской общественный имени Блиновых и Бугровых Вдовий дом» [11].
Масштабно и выразительно выглядит помощь Н.А. Бугрова голодающим в бедственные 1891—1892 гг. Он согласился продать губернской продовольственной комиссии весь закупленный хлеб по заготовительной цене — 1 руб. 28 коп. за пуд, т.е. полностью отказался от прибыли (в то время нижегородские помещики держали цены на хлеб на уровне 1 руб. 60 коп.) [12]. При этом многие купцы-хлеботорговцы ограничились лишь бесплатным предоставлением складских помещений для собранных продовольственной комиссией продуктов. Неблаговидное впечатление на земское начальство в Таможниковой волости произвел саратовский купец Сабачников, который взялся прокормить до нового урожая бедствующее с. Помры на сумму в 10 000—20 000 руб. Приехав же с семейством на осмотр голодающего села, видом нужды и бедствий он не был тронут и отбыл якобы на поиски более нуждающегося села в другой уезд или губернию. Об истинных мотивах этого «благотворителя» архивные документы умалчивают [13]. На этом фоне раздача Бугровым крестьянам большого количества муки выглядит очень впечатляюще. Память о его помощи до сих пор жива: о ней с благодарностью рассказывают старожилы Городца — потомки тех, кого он спас от голодной смерти: «Почитай каждую неделю, в голод-то, раздавал по лотку муки на семью. Да сам, мама моя его видела, приезжал, вроде контролировать, чтобы все как надо сделали, не утаили» [14].
Н.А. Бугров не только славился участием в официальных благотворительных акциях, но и активно помогал своим единоверцам — старообрядцам беглопоповского согласия. Пользуясь своим богатством и весом в обществе, еще до реформ веротерпимости 1905—1906 гг. Бугров организовывал старообрядческие школы, богадельни, финансировал скиты. И в этом ему не смели перечить. В Государственном архиве Нижегородской области сохранилось множество дел, подтверждающих бессилие епархиального начальства воспрепятствовать «раскольнику Бугрову» в осуществлении задуманного. Бугров продвигал свои проекты, не останавливаясь перед необходимостью дать взятку для скорейшего продвижения дела либо польстить самолюбию «опекуна» учреждаемого заведения, либо не сказать всей правды. Епархиальному начальству ничего не оставалось, как разрешить Бугрову открыть благотворительное заведение для нужд старообрядцев «не в пример для других подобных ходатайств» [15]. Слишком влиятелен и силен был «проситель». Православные миссионеры роптали, что под видом богаделен «раскольник» Бугров устраивает настоящие старообрядческие скиты или монастыри, в которых живут не только немощные и убогие из Семеновского и Балахнинского уездов, но и скитницы и скитники из разных губерний, и тем самым «укрепляет раскол по заранее придуманному им плану». Объясняя стремление Бугрова укрепить позиции беглопоповцев в Нижегородской губернии, уездные благочинные не упускали случая упомянуть о своих заслугах по обращению «раскольников к Православию». Фиктивная сущность их бодрых рапортов о ежегодном обращении до 10 «закоренелых раскольников» легко раскрывается при сличении старообрядческих и церковных метрических книг, «росписей небывших у исповеди» за разные годы. Формально соблюдая указания Духовной консистории, на деле Бугров умел безнаказанно их игнорировать — обустраивал часовни и моленные, открывал училища задолго до официального разрешения начальства [16].
Особенным покровительством единоверцы Бугрова пользовались на его родине — в д. Попово Семеновского уезда и близлежащих деревнях Филипповское и Малиновская. Ему принадлежали здесь многие дома, в Филипповском располагался его крупчато-мельничный завод. Под покровительством его деда Петра Егоровича Бугрова при мельнице в д. Попово существовала тайная старообрядческая обитель. Н.А. Бугров осуществлял в этих местах обширное каменное строительство — возобновил Малиновский скит, закрытый в 1853 г., в 1880—1890-х соорудил там часовню и каменные жилые здания. Во избежание препятствий со стороны епархиального начальства во всех документах скитские обители именовались богадельнями.
Для призрения немощных и убогих в 1893—1894 гг. Бугров официально учредил в д. Филипповское старообрядческую богадельню, предназначенную для проживания 40 престарелых и увечных женщин. Устав будущей богадельни был написан по образцу устава благотворительного учреждения купца Е.Я. Горина (г. Саратов) и представлен на рассмотрение министру внутренних дел Дурново. Разрешение свыше было получено, но с указанием убрать из названия слово «старообрядческая». «Устройство старообрядческой женской богадельни как учреждения благотворительнаго», не встретило препятствий со стороны епархиального начальства. Утвержденный министром устав не дозволял также устройства как внутри, так и вне богадельни церкви или часовни. Финансирование — содержание призреваемых, ремонт строений и другие необходимые расходы — должно было осуществляться за счет процентов с весьма внушительного вклада в размере 80 000 руб., внесенного Бугровым в нижегородский Николаевский городской общественный банк. Было оговорено также, что после смерти Н.А. Бугрова богадельня «поступает в ведение Нижегородского городского общественного управления, которому эта богадельня может быть передана и при жизни учредителя, если он пожелает», попечитель ее должен выбираться раз в три года из представителей династии Бугровых или Блиновых, приемлющих священство старообрядцев. Согласно уставу, «призреваемым в богадельне дозволяется принимать добровольные пожертвования пищевыми продуктами, но не иначе как в самой богадельне и с ведома смотрительницы оной» [17].
Семеновского уезда для женщин и в с. Городец Балахнинского уезда В 1900 г. Н.А. Бугров учредил еще две старообрядческие богадельни: при д. Малиновской для лиц обоего пола (в городецкой богадельне проживали около 30 человек, в малиновской — 58). В 1904 г., на время постройки большого каменного здания взамен ветхой деревянной богадельни в д. Малиновской, жительницы были размещены Бугровым в двух его собственных домах в этой деревне. Необходимость расширения богадельни была вызвана драматическими событиями Русско-японской войны, которая оставила без опеки кормильцев многих немощных и престарелых [18]. Уже после реформ 1905—1906 гг. в Малиновском скиту Бугровым была построена каменная церковь, проект которой разработал Н.М. Вешняков в 1908 г. Местные жители вспоминают, что строительство завершилось к 1911 г. [19]
С постройкой этого здания у местных жителей связана легенда, которую в Филипповском рассказывают до сих пор. «Перед революцией задумал Бугров построить тут церковь. Заложили фундамент, начали стены класть. И вдруг пришел один беспоповец Влас: «Не стройте, — говорит, — церковь, в ней скоро черти плясать будут». Никто не поверил. Тогда Влас стал по ночам стены того здания разбирать. Да силы неравные были, построили. А после революции в том доме действительно клуб организовали» [20]. В 1937 г. по решению Комиссии по вопросам религиозного культа при Президиуме Горьковского облисполкома из церкви действительно предложили сделать клуб. Клуба не организовали, но подвал пустующей церкви использовался как склад [21].
Не оставались без внимания купца-попечителя и те, кто работал в его богадельнях, ухаживал за немощными. За усердный и тяжелый труд Бугров награждал выходивших на отдых небольшим домиком. Одна жительница Городца рассказывала, что ее бабушка всю жизнь свою посвятила богадельне Бугрова, за больными ухаживала, пищу им готовила и носила, а когда состарилась и не по силам ей уже была такая работа, «сама стала немощной, спина не разгибалась, так и ходила, к земле пригнувшись, будто что ищет», так Бугров семье ее «домик небольшой, но такой пригожий пожаловал за работу добрую да верную» [22]. В д. Ситниково Борского района Бугров построил для своих работников несколько домов и деревянное здание школы, которые сохранились до сих пор [23].
Важную роль играл благотворитель Бугров и на ниве просвещения. Ратуя за сохранение традиций старообрядчества, он считал необходимым создание учебных заведений должного уровня для детей старообрядцев. В 1888 г. Бугров открывает в родной деревне Попово Семеновского уезда старообрядческую школу для деревень Попово, Белкино, Тюрино, Зуево, Ситниково, Кучищи, Шлыково, Плосково, Филипповское. Необходимость такого начинания он оправдывал отсутствием в Семеновском уезде двухклассных народных школ, что на самом деле документально не подтвердилось — школ было достаточно. Другим мотивом послужила неудовлетворенность уровнем образования детей старообрядцев, которое давали женщины-«мастерицы», учившие грамоте по Псалтыри. Отдавать детей в обычные школы у старообрядцев было не принято, и сам Николай Александрович получил домашнее образование у «мастерицы». По рекомендации губернатора Н.М. Баранова, как «личность вполне благонадежная, пользующаяся большим доверием и уважением» [24], «не в пример для других подобных ходатайств» и благодаря «особливым требованиям», Бугров получает официальное разрешение на открытие школы в 1889 г. Но еще за год до этого школа Бугрова уже функционирует: в ней «саратовский крестьянин» Пармен Осипов обучает крюковому пению взрослых и детей. Епархиальное начальство пыталось взять на себя опеку над школой, направив для ревизии священника Николая Фиалковского, замечания которого о недостаточном «религиозном разумении» учащихся Бугров лишь принял к сведению. Позже школу поручили наблюдению инспектора народных училищ, а не духовного ведомства. Школа содержалась на проценты с капитала, специально для этого пожертвованного Бугровым. К 1 января 1902 г. учащихся было 120 человек: «все — дети раскольников из губерний Нижегородской, Костромской, Самарской и Саратовской». Но Бугров в этом же году ходатайствует о расширении школы, увеличении числа учеников и учителей. Ему мягко попеняли на то, что он и так превысил дозволенные нормы — обещал обучать только детей из Филипповского прихода числом до 50—75 человек, а набрал учеников из четырех губерний. Но прошение удовлетворили и на сей раз [25].
На свои средства Бугров обучал многих детей певческому искусству. Так, по воспоминаниям Е.А. Красильниковой, воспитанницы знаменитого Комаровского скита, наставник Сергей Ефимович Мельников в совершенстве овладел крюковым пением именно благодаря купцу Бугрову, живя у него самого в Н. Новгороде [26]. Образованию талантливых детей Бугровы уделяли особое внимание. В частности, была учреждена в г. Семенове стипендия «крестьянскому мальчику, имеющему выдающиеся способности» — первым ее получил ученик из с. Хахалы Николай Воробьев в 1912 г. [27].
Забота о единоверцах проявлялась и в поддержке Бугровым кустарного лестовочного промысла в Семенове, традиционном центре изготовления лестовок — матерчатых старообрядческих четок. Шили и искусно украшали их бисером и золотым шитьем белицы и старицы из многочисленных скитских обителей. Бугров скупал лестовки в большом количестве и раздавал беглопоповцам [28].
Покровительство единоверцам во всех сферах жизни — характерная общая черта для старообрядцев-предпринимателей, как крупных, так и средних. Нижегородским старообрядцам-поморцам из д. Корельской Семеновского уезда в 1891 г. помогал в строительстве моленной известный московский фабрикант Савва Морозов — он пожертвовал на это здание (с устройством внутри него часовни с куполообразным потолком) 400 руб. в память об умершем сыне [29].
Нелегко давалось устройство беглопоповской моленной семеновскому купцу 2-й гильдии Афанасию Павловичу Носову (1828—1912). В 1892—1895 гг. семеновские купцы Витушкины, мещане Осьмушниковы, Калугины, Прянишниковы во главе с А.П. Носовым добивались разрешения узаконить и расширить моленную, которая была организована выходцами из разоренного в 1850-х Оленевского скита и в которой хранились древние скитские иконы и святыни [30]. А.П. Носов был доверенным лицом старообрядцев-беглопоповцев и в 1896 г. все же получил разрешение открыть моленную в доме мещанки Рыбиной, а через год — дозволение на строительство нового каменного здания, которое и было возведено на его средства. Имя купца Носова хорошо известно жителям Семенова и неразрывно связано с Никольским беглопоповским храмом, построенным уже после 1905 года и более известным под названием Носовская церковь.
Унаследованные от предков-крестьян упорство и настойчивость помогали Носову достигать намеченных целей. Как и его отец, купец 3-й гильдии Павел Носов, Афанасий занимался ложкарным промыслом, торговал щепным товаром. По воспоминаниям жителя г. Семенова Б.П. Прорубщикова, хорошо знал Носова его отец — Петр Кузьмич, который был отдан в работники и служил, по выражению Прорубщикова, «мальчишком» на одном из складов: «Носов-то простой был, работящий, не гордился, как другие. Ну, как крестьянин из себя. Рубаха, лапти с «онючами» [онучами]. А денег много было. Богатый. Так ведь раньше-то у нас «банок» [банков] этих не было, теперь только банки эти везде. И вот Носов пойдет пешком в Нижний, в «банку» [банк]. Раньше обозы ходили. Пристроится к какому-то обозу и идет с крестьянами. И никто и не знает, какой с ними человек идет. Думают — крестьянин. А деньги-то, отец говорил, он в онючи прятал: разложит по ноге «капюры» [купюры], завернет онючами и идет». Купец Афанасий Павлович Носов был похоронен в склепе при Никольском храме. Но, увы, в 1930-е церковь отдали воинской части, а «в усыпальнице сделали бензохранилище и гроб с телом Носова, — по словам Прорубщикова, — прямо на свалку выкинули» [31].
В начале XX в. купеческий Нижний претендует на роль «важнейшего центра раскола». В отчете обер-прокурора Священного синода К.П. Победоносцева за 1900 г. этот факт особо подчеркивается, и объясняется «столь необычайное оживление» проведением старообрядческих съездов. В 1907 г. был образован Союз старообрядческих начетчиков, в воззвании которого говорилось, что «в один год в старообрядчестве образовалось на основании нового закона до 600 общин (приходов)» [32]. В Н. Новгороде проходили ежегодные «ярмарочные беседы» начетчиков, под председательством купца Н.А. Бугрова состоялось два съезда Союза начетчиков, а в августе 1906 г. был проведен VII Всероссийский съезд старообрядцев, председательствовал на котором уже упоминавшийся нижегородский купец-старообрядец Д.В. Сироткин.
Д.В. Сироткин происходил из старообрядческой семьи. Жизнь этого человека ярко иллюстрирует мысль, что костяком как московского, так и нижегородского купечества оказались выходцы из старообрядческих семей, где и воспитание было весьма суровым, и весь уклад жизни формировал человека делового, не склонного к праздности и порокам. Отец Сироткина был крестьянином д. Остапово Балахнинского уезда, торговал щепным товаром и, быстро разбогатев, стал владельцем буксира.
Младший Сироткин, окончив начальное училище, работал с юных лет на том же буксире — сначала поваренком, матросом, потом рулевым. Упорство и усиленные занятия самообразованием помогли ему занять должное место среди предпринимателей: в 1910 г. купец 1-й гильдии коммерции советник Сироткин становится директором-распорядителем «торгово-промышленного и пароходного общества «Волга». Этот человек, сын крестьянина, обращал на себя внимание современников. Вот несколько деталей, зафиксированных в воспоминаниях И.А. Шубина, который встречался с ним в начале XX в.: «В нем была не столько суровость, сколько деловитость… Очень любил музыку, бывал на концертах. Устраивал много концертов сам и много делал для публики, которая могла платить. На Нижнем базаре устраивал литературно-музыкальные собрания для бедноты… Читали классиков наших, стихотворения, а музыка была главным образом русских композиторов…» [33]. В 1913 г. Сироткин был избран городским головой и совершил немало добрых дел: при нем был осуществлен переход к всеобщему начальному обучению, построен Крестьянский поземельный банк.
Нижегородская губерния, всегда славившаяся своими народными промыслами, рождала множество талантливых мастеров. Для должного их обучения Сироткиным была создана в г. Семенове школа ХОД — школа художественной обработки дерева. Здание школы, выстроенное на средства Дмитрия Васильевича, сохранилось — это дом № 59 по ул. Володарского. По воспоминаниям семеновских жителей, Сироткин будто бы говорил организатору школы Георгию Петровичу Матвееву: «Приходи и бери денег, сколько надо. Не будешь брать, обижусь на тебя» [34].
Около 1907 г. на средства Сироткина в Н. Новгороде был построен каменный старообрядческий храм на ул. Телячьей (ныне ул. Гоголя), который, увы, был взорван в 1965 г. Старожилы вспоминают, как красная кирпичная пыль после взрыва прекрасного здания два дня висела в воздухе. Следует также упомянуть, что один из доходных домов Сироткина в Канавине долго оставался духовным центром старообрядчества — в нем до середины ХХ в. размещалась моленная старообрядцев-спасовцев [35].
Сироткин покинул Н. Новгород после революции, оставив о себе не только добрую память, но и почти все богатство. Город хранит уникальные коллекции фарфора, золотого шитья, народного костюма, собранные Дмитрием Васильевичем. Сбылась и мечта Сироткина о доме-музее — в его доме на Верхне-Волжской набережной ныне действительно располагается Нижегородский художественный музей. Но произошло это не после смерти владельца: Дмитрию Васильевичу суждено было прожить долго и скончаться в изгнании за пределами России.
Среди богатых купцов-старообрядцев Н. Новгорода и губернии было много собирателей книг и икон. Так, в Городце складывается целая школа художников, писцов, каллиграфов, создающих рукописные книги и иконы по образцам «древлеписьменных» и выполняющих заказы таких знатоков и любителей книг, как Петр Алексеевич Овчинников и Григорий Матвеевич Прянишников.
Петр Алексеевич Овчинников (1843—1912) — волжский купец-хлеботорговец, жил в с. Городец Балахнинского уезда Нижегородской губернии. Был он известным старообрядческим деятелем, членом совета Всероссийского братства беглопоповцев. По воспоминаниям С.Я. Елпатьевского, П.А. Овчинников «собирал старину — иконы, но главным образом старые рукописные и старопечатные книги», собирал всюду — в Москве, по Архангельской и Вологодской губерниям, ездил в Поволжье и на Урал, особо интересовался болгарскими рукописями, которые «добывал через проживающих в Болгарии и Румынии старообрядцев и в Нижнем на ярмарке» [36]. Последние годы жизни П.А. Овчинников занимался еще и издательской деятельностью, а будучи в Москве, нередко ходил в Румянцевский музей, чтобы сравнить приобретенную им рукопись с теми, что хранятся в музее [37]. Деятельность П.А. Овчинникова была оценена еще при его жизни — он был избран членом Нижегородской ученой архивной комиссии.
Другой собиратель русской старины Г.М. Прянишников (1845—1915) — «балахонский купец второй гильдии», торговец мануфактурой, попечитель Городецкой старообрядческой часовни — был известен своими коллекциями рукописных и старопечатных книг, древних икон, монет, золотого шитья, мелкой пластики.
Собрание Прянишникова включало в себя 710 икон старинного письма, множество серебряных крестиков и панагий с эмалью, 300 печатных книг, монеты, в том числе, золотые. Именно из этого собрания поступила в Нижегородский художественный музей икона конца XIV — начала XV в. «Огненное восхождение пророка Илии, с Богоматерью Никопеей и преклоненными ангелами, с житием в 16 клеймах» [38]. Эта уникальная как по времени и месту создания, так и в композиционном отношении икона по праву считается жемчужиной нижегородского фонда.
В 1920-е в рамках решения вопроса сбережения и охраны памятников искусства и старины коллекции купцов привлекли внимание «эмиссаров» и сотрудников Румянцевского музея. Собрание Овчинникова сначала было опечатано ЧК, а на коллекцию Прянишникова от Румянцевского музея и Всероссийской коллегии по делам музеев и охраны памятников искусства и старины была дана охранная грамота [39]. Рукописные собрания Овчинникова и Прянишникова были впоследствии переданы в Румянцевский музей (сейчас — Российская государственная библиотека). Фонд Овчинникова насчитывает ныне 841 памятник, фонд Прянишникова — 209, причем древнейшие рукописи датируются XIV и XV веками [40].
Формирование этих собраний, широко представляющих книжную культуру Древней Руси, является определенным отражением возросшего культурного уровня русского купечества — проблему в историко-культурном плане еще малоизученную.

По заказам Прянишникова и Овчинникова работал замечательный городецкий каллиграф и художник-миниатюрист Иван Гаврилович Блинов, творческое наследие которого составляет около 100 лицевых рукописных книг, включенных ныне в крупнейшие собрания России — Государственный исторический музей, Третьяковскую галерею, Российскую государственную библиотеку. 17 рукописей И.Г. Блинова находятся в краеведческом музее Городца: это те работы, которые он выполнял по заказу П.А. Овчинникова, заботившегося, чтобы творения художника остались на родине.

Обширные сведения, освещающие благотворительную деятельность купечества в Н. Новгороде, содержатся и в таких мало разработанных пока источниках, как записи на старопечатных книгах. Так, например, в коллекции Нижегородской государственной областной универсальной научной библиотеки (НГОУНБ) имеются три книги, связанные с именем и деятельностью того же Семена Задорина: «Службы и жития Сергия и Никона» (М.: Печатный двор, 1646), и две Минеи служебных на июль и август месяцы (М.: Печатный двор, 1646). На полях первой книги читается запись XVII в., что «купил сию книгу гость Семен Филипов сын Задорин». Две другие имеют одинаковые записи, что книги принадлежали Семену Задорину, а после смерти купца были в 1664—1665 г. положены его братом Григорием в одну из ярославских церквей за помин души «по брате своем, по иноке схимнике Сергие и по всех своих родителех» [41]. Идентичную запись мы находим в Минее служебной на февраль месяц (М.: Печатный двор, 1646), которая хранится в Институте рукописной и старопечатной книги [42].
Купеческие имена представлены в 26 записях на книгах из коллекции НГОУНБ. Вложение книг в церкви и монастыри за помин души являлось широко распространенной формой благотворительности. Так, например, вкладная запись на Минее служебной указывает, что книга была пожертвована в старообрядческую церковь Успения Богородицы для богослужения семеновским купцом Николаем Шадриным в 1865 г. [43]
В старообрядческих семьях д. Елдеж Воскресенского района до сих пор бережно сохраняются книги наставника поморской общины Никифора Петровича Большакова («дедушки Никифора»), которые присылал ему купец-старообрядец Кашин из Ярославля. На них наклеены помянники рода Кашиных и сделаны записи типа: «Сия книга… пожертвована Никифору Петровичу Большакову в память и поминовение умерших родителей Кашиных по приложенному помяннику». И хотя Никифор Петрович умер в 1931 г., старообрядцы елдежской общины поминают дарителей и раздают милостыню до сих пор [44].
Таким образом, частные меценатство и благотворительность, закрепившиеся в сознании купечества как один из ценностных и поведенческих стереотипов, в начале XX в. приобрели необычайно широкий размах. По материалам Всероссийского съезда деятелей по призрению, состоявшегося в марте 1910 г., в России существовало 4762 благотворительных общества и 6278 благотворительных заведений, при этом 75% их бюджета исходило из средств частной благотворительности, то есть из добровольных пожертвований [45].
О благотворительной деятельности нижегородских купцов-старообрядцев свидетельствуют не только архитектурные памятники Н. Новгорода и губернии (церкви и здания), но также письменные источники и устные предания, бытующие в Нижегородском крае. В народном сознании фиксировались не только реальные факты, но и представления о свойствах купеческого характера и поведения.

Одной из наиболее часто повторяющихся тем является благотворительность в отношении неимущих и покровительство единоверцам. Достаточно точно отражают реальность и подтверждаются архивными материалами предания об устройстве купцом Степаном Макаровичем Серяковым моленной в д. Растяпино, где «день и ночь неугасимые свечи стояли» [46]; о постройке на средства купца Николая Александровича Бугрова церкви в Малиновском скиту и часовни в скиту «Новый Шарпан» [47]. Подтверждаются опубликованными материалами исследователей-краеведов и предания о помощи погорельцам, которым Бугров помогал строиться заново, раздавал деньги и муку: «Когда Мысы сгорели, он 40 дней кормил всех бесплатно. Каждую неделю выдавал по лотку муки» [48].
Старообрядческое кладбище д. Растяпино уничтожено, на его месте стоят дома и дачи нынешнего пос. Пушкино в черте г. Дзержинска, но на перекрестке улиц осталась единственная могила, за которой ухаживают местные жители. Сохранилось и надгробье из черного мрамора с надписью: «Подъ симъ камнемъ погребено тело раба Божия Стефана Макаровича Серякова, скончавшегося 12 мая 1913 года, жития его было 74 года 9 месяцев и 12 дней, день Ангела 27 декабря». Надпись с другой стороны надгробья объясняет несведущим и самый факт особого отношения к этому памятнику:

Светлую память оставилъ родитель,
Бедныхъ призритель, сирот покровитель,
Странныхъ и нищихъ онъ въ домъ принималъ,
Это и детямъ своимъ завещалъ.

Вот что рассказала нам его однофамилица, Анастасия Александровна Серякова, которой на момент беседы было 88 лет:
«Он богатый был, но помогал всем. Фабричный был, торговал ситцем, что-ли, так он этот ситец все делил: кому на кофту, кому на сарафаны. Кто у него работал, все свадьбы справлял сам, приданым оделял. Бабушка моя все говорила: «И на белье невесте даст, и на постели даст». У кого стройка — идут к Макарычу, он давал. Была у него и домушка в Растяпине, стариков он содерживал. Главное — всем делил, всем давал». Дети Степана Макаровича, очевидно, свято хранили заветы отца. К сожалению, мы не располагаем сведениями, как сложилась их судьба после революции, но до этого времени они ежегодно приезжали на могилу отца в день смерти, поминали его и раздавали щедрую милостыню: «Приезжали на лошадях, двурушные корзины булок привозили, деньгами всех делили. Мы туда маленькие бегали, нам давали по 20 копеек или булку. Бывало, бабушка меня тащит за руку туда, а там уж очередь стоит. Дети каждый год приезжали на годину» [49]. А несколько лет назад побывали на могиле, видимо, потомки Степана Макаровича Серякова, поминали его сообразно современному обычаю: «Приезжали на черной машине, поминали видно, водку хорошую привозили «Распутин» и оставили, чтоб и другие помянули. Так и до сих пор многие, как идут мимо — и помолятся» [50].
Традиция поминальных дней, устраиваемых по родителям, была в купечестве широко распространена. В дни памяти своего предка устраивал «поминальные столы» Николай Бугров. К щедро уставленным столам на площади Городца устремлялись нуждающиеся, чтобы получить кроме угощения и серебряные гривенники [51].
Наиболее популярным персонажем в среде как старообрядцев, так и людей иной конфессиональной принадлежности в Нижегородской области был и остается Николай Александрович Бугров (1837—1911) — последний представитель династии купцов-старообрядцев Бугровых. Примечательно, что в преданиях сливаются в едином образе Бугрова черты характера и поступки представителей трех поколений рода — деда, отца, внука, — образуя некое родовое понятие и формируя собирательный образ, лишенный личного имени, поскольку для рассказчика оно не является существенной деталью. Образ купца Бугрова наделяется типичными чертами смекалистого героя русской бытовой сказки. Яркое свидетельство тому — рассказ «Как купец Бугров в работники нанимал»:

При найме на работу купец Бугров любил проверять новичков и в зависимости от их смекалки и расторопности платил всем по-разному. Вот едет однажды обоз с хлебом через их село. Он посылает работника:
— Сходи, узнай, куда едет обоз.
Тот бежит сломя голову. Узнал. Прибегает, говорит купцу: обоз едет туда-то.
— А что он везет? — спрашивает Бугров.
— Я не узнал, сейчас догоню, спрошу.
Опять бежит за обозом, узнает, прибегает и докладывает:
— Обоз везет рожь.
— Почем они продают?
— Я не узнал, сейчас побегу.
— Ладно, теперь не догонишь, — говорит Бугров.
В следующий раз снова едет обоз. Бугров посылает уже другого работника:
— Сходи, узнай, куда едет обоз.
Тот догнал обоз, узнал, сказывает Бугрову:
— Обоз едет туда-то.
— Что везет? — спрашивает купец.
— Пшеницу.
— Почем продает?
— По столько-то.
— Вот молодец, — говорит Бугров и назначает ему цену выше, чем первому работнику.
Тот спрашивает:
— Почему вы платите другому больше, а мне меньше?
Бугров отвечает:
— Ты за одним делом ходил три раза, а он узнал все за один раз [52].

Жизнь Бугрова простраивается народным сознанием от начала и до конца, пробелы в биографии дополняются легендами. Народная память объясняет источник бугровских капиталов, базируясь на легендах о разбойнике, разбогатевшем нечестным путем и покаявшемся. Слухи о происхождении бугровских капиталов ходили в народе и при жизни Бугрова, ходят и по сей день.
Старожилы с. Филипповского рассказывали, что Бугров возглавлял шайку, которая грабила обозы с товаром. Убив своих товарищей, он присвоил всю добычу, от которой произошли его богатства. В основе этого предания — реальные черты деда Петра Егоровича, родоначальника династии, который в действительности разбойником не был, а был крестьянином д. Попово Семеновского уезда, но склонность к рискованным предприятиям имел и разбогател стремительно, проявив смекалку и предприимчивость при поправке оползня под Кремлем [53].
Сын, Александр Петрович Бугров, умножал капиталы, не упуская возможности словчить. Его имя значилось среди скупщиков краденой соли в долгом процессе — «соляном деле Ведереевского» 1864—18 65 гг. В распространявшейся тогда рукописной сатирической поэме были строки:

Коль поймают всех воров,
Не избегнет и Бугров…

Дабы заслужить прощение и избежать ответственности по этому делу, А.П. Бугров предложил снабжать в течении десяти лет мукой городские приюты по убыточным для себя ценам. Его расчет, что властям будет невыгодно лишиться такого благотворителя, был верен [54].
В народе говорят: «Не пойман — не вор», однако любая выдающаяся фигура в народной фантазии обрастает все новыми и новыми легендами. Психологически точно объяснял подобную тенденцию А.М. Горький: «Мой дед сказывал мне, что отец Бугрова [Александр Петрович] «разжился» фабрикацией фальшивых денег, но дед обо всех крупных купцах города говорил как о фальшивомонетчиках, грабителях и убийцах. Это не мешало ему относиться к ним с уважением и даже с восторгом. Из его эпических повестей можно было сделать такой вывод: если преступление не удалось — тогда это преступление, достойное кары; если же оно ловко скрыто — это удача, достойная похвалы» [55].
Благотворительность внука, раздававшего щедрые милостыни, подкрепляла фольклорный стереотип о неправедности нажитого богатства и объясняла благодеяния потребностью покаяться: «Уж не грехи ли замаливал?»
В деревнях Нижегородской области охотно рассказывают о грехах Бугрова, в частности — о склонности его к прелюбодеянию, и как свидетельство его щедрых подарков бывшим возлюбленным показывают домишки в три оконца, которые в Городце называют «дом ха-ха», а на Сейме указывают целую улицу подобных строений.
По версии миссионеров православной церкви, бугровские подарки должны были служить «распространению раскола»: «Бугров с Блиновыми фанатично воспитанных в духе раскола в Малиновских скитах девушек выдают в Городец в замужество, награждая приличным приданым от 1000 до 15 000 руб. смотря по состоянию жениха» [56]. Иными словами, Бугров всеми доступными способами приумножал количество единоверцев.
Впрочем, народное сознание тут же и оправдывает этот грех Бугрова, объясняя это его несложившейся семейной жизнью. Более того, родовое крестьянское сознание не могло примириться со смертью его троих детей и наделило его незаконным сыном: «А жен у Бугрова не бывало, наложницы только были. И детей не было. Один только незаконный был, Севериан, попросту Еверя. Дом Евери и посейчас стоит, там коммунхоз». Судьбу потомков Бугрова приобщают к крестьянским страданиям послереволюционных лет — «детей Евери и всю семью расстреляли» [57].
Впрочем, в Нижегородском архиве хранится «Дело … о расследовании семейного положения крестьянина Анохина, незаконнорожденного сына Н.А. Бугрова»: многие непрочь были взыскать с богатейшего купца хоть малую толику. Дело свидетельствует, что Н.А. Бугров действительно имел незаконнорожденного сына, Дмитрия Андрияновича Анохина, которого не признавал и всячески старался унизить, назначая на самые ничтожные должности «по торговой части». Дед, Александр Петрович Бугров, напротив, к внуку благоволил и, видимо, сулил ему долю от своих капиталов [58].
Слухи о нюансах личной жизни купца Бугрова прижились не только в народной памяти, но и были зафиксированы виднейшими литераторами и публицистами того времени. В.А. Гиляровский указывает как нижегородские, так и московские источники подобных сведений [59]. Таким образом, мифологизированный образ купца-старообрядца, выходца из крестьян, которому не чуждо ничто человеческое, оказался настолько близким и понятным, что продолжает жить в народном сознании.
Конфессиональная принадлежность нижегородского купечества особым образом отражалась на отношении к богатству и к ближним, накладывая отпечаток на специфику благотворительности. Христианское учение о любви к ближнему и помощи нуждающимся в среде старообрядцев закрепилось и сохранилось наиболее прочно по ряду причин. Необходимость выживания в идеологически чуждой, даже враждебной, среде вынудила старообрядцев мыслить интересами всей общины. Отсюда такая пристальная забота о благосостоянии своих единоверцев. Проявлялась она и во взаимовыручке, и в защите общих интересов старообрядцев на уровне всего государства. Достаточно изолированное в ХVIII—ХIХ вв. и гонимое властями сообщество старообрядцев наиболее последовательно и педантично придерживалось выработанных в древности норм христианской этики, норм личной и общественной жизни. Каждый шаг и поступок в старообрядческой среде и теперь стремятся выверить по Писанию и Преданию, обращаясь к словам Златоуста, аввы Дорофея, статьям Кормчей книги. Выдержки из «древлепечатных» книг до сих пор являются весомым аргументом при решении вопросов о втором браке, воинской службе, получении пенсии, об отношении к иностранцам и другим реалиям современной жизни [60].Строгий уклад семейной и общественной жизни требует от старообрядца трезвого и критического взгляда на мир, следования нормам морали и принятым правилам — не пить, не курить, не предаваться блуду, посвящать себя воспитанию детей и заботе о них. Соблюдение строгих норм, с одной стороны, и необходимость противостоять давлению со стороны властей и официальной церкви, с другой, сформировали на протяжении столетий особый характер старообрядца — трезвого, грамотного, предприимчивого, ответственного перед близкими и Богом. Это позволило нижегородским купцам-старообрядцам на рубеже ХIХ—ХХ вв. войти в экономическую элиту России и реализовать свои материальные и духовные потребности во благо себе и обществу.

Примечания
[1] Бурышкин П.А. Москва купеческая. М., 1991. С.113.
[2] См., напр.: Боханов А. Коллекционеры и меценаты в России. М., 1989; Поздеева И. Русское старообрядчество и Москва в начале ХХ века// Мир старообрядчества. Вып. 2. М., 1995.
[3] Институт рукописной и старопечатной книги (далее — ИРиСК). Архив А.Н. Путиной. № 77—146.
[4] Костомаров Н.И. Домашняя жизнь и нравы великорусского народа. М., 1993. С.42.
[5] Филатов Н.Ф. Нижний Новгород. Архитектура XIV — начала ХХ в. Н.Н., 1994; Филатов Н.Ф. Города и посады Нижегородского Поволжья в XVII веке: История. Архитектура. Горький, 1989.
[6] Материалы по истории раскола за первое время его существования. Под ред. Н.И. Субботина. М., 1847. Т.1. С.198—201, 256—258.
[7] Мельников П.И. Отчет о современном состоянии раскола в Нижегородской губернии// Сборник НГУАК. Н. Новгород, 1911. Т.IX. С.56—57.
[8] Шарун Н.И. По залам художественного музея. Горький, 1985. С.4.
[9] Адрианов Ю., Шамшурин В. Старый Нижний. Н.Н.,1994. С. 178.
[10] Смирнова Л.М. Нижний Новгород до и после. Н. Новгород, 1996. С. 1299.
[11] Государственный архив Нижегородской области (далее — ГАНО), ф. 2, оп. 6, 1887 г., д. 1101.
[12] Смирнов Д. Картинки нижегородского быта ХIХ, Горький, 1948. С. 166.
[13] ГАНО, ф. 2, оп. 6, 1891 г., д. 1424.
[14] ИРиСК. Экспедиционные материалы. 1995 г.
[15] ГАНО, ф. 570, оп. 559, 1888 г., д. 21.
[16] ГАНО ф. 570, оп. 559, 1894 г., д. 23.
[17] ГАНО, ф. 2, оп. 6, 1893 г., д. 1802; ф. 570, оп. 559, 1894 г., д. 23.
[18] ГАНО, ф. 2, оп. 6, 1904 г., д. 2644.
[19] Агафонова И.С. и др. Малиновский старообрядческий скит и проблема его сохранения как историко-культурного комплекса// Памятники истории и архитектуры Европейской России, Н.Н.,1995. С. 208—216.
[20] ИРиСК. Экспедиционные материалы. 1993 г.
[21] ГАНО, ф. 3074, оп. 1, д. 262.
[22] ИРиСК. Экспедиционные материалы. 1995 г.
[23] Смирнова Л.М. Нижний Новгород до и после. Н. Новгород, 1996. С.238.
[24] ГАНО, ф. 2, оп. 6, 1883 г., д. 999.
[25] ГАНО, ф. 570, оп. 559,1888 г., д. 21.
[26] ИРиСК. Экспедиционные материалы. 1996 г.
[27] ИРиСК. Экспедиционные материалы. 1996г.
[28] Милотворский И.А. История заселения Семеновского уезда и города Семенова (1855—1937), рукопись (хранится в историко-художественном музее г. Семенова Нижегородской обл.). С.152.
[29] ГАНО. ф. 2, оп. 6, 1891 г., д.1447.
[30] ГАНО, ф. 2, оп. 6, 1892 г., д.1646.
[31] ИРиСК. Экспедиционные материалы. 1996 г.
[32] ГАНО, ф. 1, оп. 1, д.170, л.19а. Следует уточнить, что это были не вновь возникшие, а легализованные местными властями старые общины.
[33] Цит. по: Адрианов Ю.А., Шамшурин В.А. Старый Нижний. С.193—194.
[34] ИРиСК. Экспедиционные материалы. 1996 г.
[35] ИРиСК. Экспедиционные материалы. 1993, 1995 г.
[36] Елпатьевский С.Я. Воспоминания за 50 лет. Л., 1929. С.217—218.
[37] Горячев А.Я., Горячев В.А. Старообрядцы Городца — хранители русской книжной культуры// Мир старообрядчества. Вып.1. М.; СПб., 1992. С. 63.
[38] Балакин П.П. О нижегородской школе иконописи// Записки краеведов. Н. Новгород, 1991. С.198.
[39] Галай Ю. Хранить истории следы. Горький, 1989. С. 28—30.
[40] Рукописные собрания Государственной библиотеки СССР им. В.И. Ленина. Указатель. Т.1. Вып. 2. М., 1986. С. 33, 183.
[41] Книги кириллической печати XVI—XVII веков в фондах Нижегородской областной библиотеки. Н.Новгород, 1992. № 181, №171, № 175.
[42] Собрание ИРиСК. ИДК № 49 ст.
[43] Книги кириллической печати XVI—XVII веков в фондах Нижегородской областной библиотеки. № 95.
[44] ИРиСК. Экспедиционные материалы. 1992 г.
[45] Бурышкин П.А. Москва купеческая. М., 1991. С. 25.
[46] ГАНО, ф. 570, оп. 559, 1889 г., д. 12а; ИРиСК. Экспедиционные материалы. 1995 г.
[47] Прилуцкий Ю.В. В захолустьях (Путевые впечатления)// Полн. собр. соч. Т. 1. Семенов, 1917. С. 118; ИРиСК. Экспедиционные материалы. 1993, 1994 г.
[48] ИРиСК. Экспедиционные материалы. 1993 г.
[49] ИРиСК. Экспедиционные материалы. 1996 г.
[50] ИРиСК. Экспедиционные материалы. 1996 г.
[51] Адрианов Ю., Шамшурин В. Старый Нижний. С. 178.
[52] ИРиСК. Экспедиционные материалы. 1995 г.
[53] Смирнов Д. Картинки нижегородского быта XIX века. Горький, 1948. С. 132.
[54] Смирнов Д. Картинки нижегородского быта XIX века. С. 126.
[55] Цит. по: Андрианов Ю., Шамшурин В. Старый Нижний. С. 177.
[56] ГАНО, ф. 570, оп. 559, 1894, д. 23.
[57] ИРиСК. Экспедиционные материалы. 1993, 1995 г.
[58] ГАНО, ф. 2, оп. 6, 1878 г., д. 929.
[59] Гиляровский В.А. «Нижегородское обалдение»// Собр. соч. в 4-х тт. Т. 3, М., 1967. С.221—223.
[60] ИРиСК. Экспедиционные материалы. 1993 г., 1996 г.